Эту английскую песенку про обжору по имени Робин Бобин Барабек перевел на русский язык Корей Иванович Чуковский и включил в свой сборник «От двух до пяти». О песенке про обжору Робина мы сегодня немного и поговорим. начнем давайте с мультфильма, а закончим самим стихотворением с восхитительными иллюстрациями.
Робин Бобин Барабек скушал сорок человек. Мультфильм
Ну а теперь обещанные чудесные картинки. С тех пор, как я сам был маленьким, доводилось видеть много иллюстраций к этому стихотворению. Но самые сказочные впечатления остались именно от тех, первых картинок, нарисованных великим А. Сутеевым. Именно с ними я и хочу сегодня познакомить ваших деточек. 🙂
БАРАБЕК
Английская песенка
(Как нужно дразнить обжору)
Робин Бобин Барабек
Скушал сорок человек,
И корову, и быка,
И кривого мясника,
И телегу, и дугу,
И метлу, и кочергу,
Скушал церковь, скушал дом,
И кузницу с кузнецом,
А потом и говорит:
«У меня живот болит!»
Вот такая веселая английская песенка про Робина Бобина. Или стишок — думайте как хотите 🙂 Ну а я очень советую вам посмотреть и другие стихи из книжки Корнея Ивановича Чуковского «От двух до пяти». Картинки тоже изумительные!
Захотелось мне как-то сравнить два перевода английского стишка про Робина-Бобина - Чуковского и Маршака.
И заодно на поэтическом форуме попалось хорошее стихотворение - перепевка этой темы.
Автор - Ника Невыразимова (настоящее имя - Екатерина Бушмаринова)
Робин Бобин Барабек
Скушал сорок человек,
И корову, и быка,
И кривого мясника,
И телегу, и дугу,
И метлу, и кочергу,
Скушал церковь, скушал дом,
И кузницу с кузнецом,
А потом и говорит:
"У меня живот болит!"
(К. Чуковский)
Стань Робин-Бобином, тянущим в рот
всё, на что взгляд хоть на миг упадёт…
Видишь, вороны по веткам расселись –
этих ворон ты на счёт «раз-два-три»
в горло втолкни. Заглоти автосервис
вместе с машиной – поскольку внутри –
чёрной воронкой сосущая брешь.
Нужно заполнить. Пирожное съешь.
Если уж вырезан жизни шматок –
сердца ль кусочек, кишок ли моток,
сил наберись, пробуй новые блюда:
жуй мой подъезд и грызи мой порог,
впрок запасайся, подобно верблюду,
ешь это слово разумное «прок»,
раз в него веришь… Но всё не сыта,
снова кричит в потрохах пустота!
«Твой с потрохами» – ты так мне писал.
Ешь всё, что рядом, – базар и вокзал,
ешь сурдоновости, видеоклипы.
Воет тоска, словно ветер в трубе.
Горстку таблеток, прививку от гриппа –
тоже бросай в эту яму в себе…
Ешь из коробочки свой «Бизнес Ланч».
Только не плачь по мне, только не плачь…
(с) Ника Невыразимова
Про ангела в белом халате
Мне рассказывал ангел, врачебную тайну нарушив:
«Мы умеем лучами рентгена исследовать душу
И узнав, что болит, воспаленья очаг устраним!»
Просветил он меня. Обнаружилось (странное дело!),
Что застряло в душе инородное некое тело,
И – да кто б сомневался! – оно оказалось твоим.
Ангел был огорчён, разрабатывал план операций,
Собирался с тобой объясниться и даже подраться!
Гармоничность абсурда стекала с полотен Дали.
Представлялось уместным под звон валерьяновых капель,
Что мой ангел достанет из ножен наточенный скальпель
И тебя, как осколок стекла, из души удалит.
Ангел мне предлагал о твоём не печалиться теле.
Хоть, по-моему, лечат такие болезни в постели,
О постельном режиме он даже не ставил вопрос!
Я в последний момент от его отказалась вмешательств:
«По живому не режьте, не надо, одумайтесь, сжальтесь!»
Ты остался в душе. И уже в неё, кажется, врос.
(с) Ника Невыразимова
Музыка-ветер
Тот мотив, что сейчас нами крутит и вертит,
ни одним композитором не предугадан.
У меня в голове поднимается ветер,
угрожающий вскорости стать ураганом.
Я стараюсь цепляться за прочные вещи –
чашки, столик, у чайника выгнутый носик –
только музыка-ветер нас тащит и хлещет,
и обоих куда-то всё дальше уносит.
Эта музыка громче зубовного лязга
и слышней, чем зубовный страдальческий скрежет.
Ты цепляйся за прочные вещи, цепляйся –
сам же видишь: они тебя больше не держат.
Даже если призвать глухоту и бездарность,
чтоб не чувствовать ритма, не слышать мотива,
эта музыка вихрем уносит туда нас,
где однажды лицо твоё станет счастливым,
где качает, как в море и в старом трамвае,
где из чашек бессмертие пьют на рассвете
с чёрным кофе, в нём сахар мешать забывая
и без устали слушая музыку-ветер…
(с) Ника Невыразимова
Курица-красавица
У меня жила.
Ах, какая умная
Курица была!
Шила мне кафтаны,
Шила сапоги,
Сладкие, румяные
Пекла мне пироги.
А когда управится,
Сядет у ворот -
Сказочку расскажет,
Песенку споёт.
Барабек
(Как нужно дразнить обжору)
Робин Бобин Барабек
Скушал сорок человек,
И корову, и быка,
И кривого мясника,
И телегу, и дугу,
И метлу, и кочергу,
Скушал башню,
Скушал дом
И кузницу с кузнецом.
А потом и говорит:
«У меня живот болит!»
Котауси и Мауси
Жила-была мышка Мауси
И вдруг увидала Котауси.
У Котауси злые глазауси
И злые-презлые зубауси.
Подбежала Котауси к Мауси
И замахала хвостауси:
«Ах, Мауси, Мауси, Мауси,
Подойди ко мне, милая Мауси!
Я спою тебе песенку, Мауси,
Чудесную песенку, Мауси!»
Но ответила умная Мауси:
«Ты меня не обманешь, Котауси!
Вижу злые твои глазауси
И злые-презлые зубауси!»
Так ответила умная Мауси -
И скорее бегом от Котауси.
Скрюченная песня
Жил на свете человек,
Скрюченные ножки,
И гулял он целый век
По скрюченной дорожке.
А за скрюченной рекой
В скрюченном домишке
Жили летом и зимой
Скрюченные мышки.
И стояли у ворот
Скрюченные ёлки,
Там гуляли без забот
Скрюченные волки.
И была у них одна
Скрюченная кошка,
И мяукала она,
Сидя у окошка…
Храбрецы
Наши-то портные
Храбрые какие:
«Не боимся мы зверей,
Ни волков, ни медведей!»
А как вышли за калитку
Да увидели улитку -
Испугалися,
Разбежалися!
Вот они какие,
Храбрые портные!
Дженнии
Дженни туфлю потеряла,
Долго плакала, искала.
Мельник туфельку нашёл
И на мельнице смолол.
МОЙДОДЫР
Одеяло убежало,
Улетела простыня,
И подушка,
Как лягушка,
Ускакала от меня.
Я за свечку,
Свечка — в печку!
Я за книжку,
Та — бежать
И вприпрыжку
Под кровать!
Я хочу напиться чаю,
К самовару подбегаю,
Но пузатый от меня
Убежал, как от огня.
Что такое?
Что случилось?
Отчего же
Всё кругом
Завертелось,
Закружилось
И помчалось колесом?
Утюги за сапогами,
Сапоги за пирогами,
Пироги за утюгами,
Кочерга за кушаком -
Всё вертится,
И кружится,
И несётся кувырком.
Вдруг из маминой из спальни,
Кривоногий и хромой,
Выбегает умывальник и качает головой:
«Ах ты, гадкий, ах ты грязный,
Неумытый поросёнок!
Ты чернее трубочиста,
Полюбуйся на себя:
У тебя на шее вакса,
У тебя под носом клякса,
У тебя такие руки,
Что сбежали даже брюки,
Даже брюки, даже брюки
Убежали от тебя.
Рано утром на рассвете
Умываются мышата,
И котята, и утята,
И жучки, и паучки.
Ты один не умывался
И грязнулею остался,
И сбежали от грязнули
И чулки и башмаки.
Я — Великий Умывальник,
Знаменитый Мойдодыр,
Умывальников Начальник
И мочалок Командир!
Если топну я ногою,
Позову моих солдат,
В эту комнату толпою
Умывальники влетят,
И залают, и завоют,
И ногами застучат,
И тебе головомойку,
Неумытому, дадут -
Прямо в Мойку,
Прямо в Мойку
С головою окунут!»
Он ударил в медный таз
И вскричал: «Кара-барас!»
И сейчас же щётки, щётки
Затрещали, как трещотки,
И давай меня тереть,
Приговаривать:
«Моем, моем трубочиста
Чисто, чисто, чисто, чисто!
Будет, будет трубочист
Чист, чист, чист, чист!»
Тут и мыло подскочило
И вцепилось в волоса,
И юлило, и мылило,
И кусало, как оса.
А от бешеной мочалки
Я помчался, как от палки,
А она за мной, за мной
По Садовой, по Сенной.
Я к Таврическому саду,
Перепрыгнул чрез ограду,
А она за мною мчится
И кусает, как волчица.
Вдруг навстречу мой хороший,
Мой любимый Крокодил.
Он с Тотошей и Кокошей
По аллее проходил
И мочалку, словно галку,
Словно галку, проглотил.
А потом как зарычит
На меня,
Как ногами застучит
На меня:
«Уходи-ка ты домой,
Говорит,
Да лицо своё умой,
Говорит,
А не то как налечу,
Говорит,
Растопчу и проглочу!» -
Говорит.
Как пустился я по улице бежать,
Прибежал я к умывальнику опять.
Мылом, мылом
Мылом, мылом
Умывался без конца,
Смыл и ваксу
И чернила
С неумытого лица.
И сейчас же брюки, брюки
Так и прыгнули мне в руки.
А за ними пирожок:
«Ну-ка, съешь меня, дружок!»
А за ним и бутерброд:
Подскочил — и прямо в рот!
Вот и книжка воротилась,
Воротилася тетрадь,
И грамматика пустилась
С арифметикой плясать.
Тут великий Умывальник,
Знаменитый Мойдодыр,
Умывальников Начальник
И мочалок Командир,
Подбежал ко мне, танцуя,
И, целуя, говорил:
«Вот теперь тебя люблю я,
Вот теперь тебя хвалю я!
Наконец-то ты, грязнуля,
Мойдодыру угодил!»
Надо, надо умываться
По утрам и вечерам,
А нечистым
Трубочистам -
Стыд и срам!
Стыд и срам!
Да здравствует мыло душистое,
И полотенце пушистое,
И зубной порошок,
И густой гребешок!
Давайте же мыться, плескаться,
Купаться, нырять, кувыркаться
В ушате, в корыте, в лохани,
В реке, в ручейке, в океане,
И в ванне, и в бане,
Всегда и везде -
Вечная слава воде!
ФЕДОРИНО ГОРЕ
Скачет сито по полям,
А корыто по лугам.
За лопатою метла
Вдоль по улице пошла.
Топоры-то, топоры
Так и сыплются с горы,
Испугалася коза,
Растопырила глаза:
«Что такое? Почему?
Ничего я не пойму».Но, как чёрная железная нога,
Побежала, поскакала кочерга.
И помчалися по улице ножи:
«Эй, держи, держи, держи, держи, держи!»
И кастрюля на бегу
Закричала утюгу:
«Я бегу, бегу, бегу,
Удержаться не могу!»
Вот и чайник за кофейником бежит,
Тараторит, тараторит, дребезжит…
Утюги бегут, покрякивают,
Через лужи, через лужи перескакивают.
А за ними блюдца, блюдца -
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
Вдоль по улице несутся -
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
На стаканы — дзынь! — натыкаются,
И стаканы — дзынь! — разбиваются.
И бежит, бренчит, стучит сковорода:
«Вы куда? куда? куда? куда? куда?»
А за нею вилки, рюмки да бутылки,
Чашки да ложки скачут по дорожке.
Из окошка вывалился стол
И пошёл, пошёл, пошёл, пошёл, пошёл…
А на нём, а на нём,
Как на лошади верхом,
Самоварище сидит
И товарищам кричит:
«Уходите, бегите, спасайтеся!»
И в железную трубу:
«Бу-бу-бу! Бу-бу-бу!»А за ними вдоль забора
Скачет бабушка Федора:
«Ой-ой-ой! Ой-ой-ой!
Воротитеся домой!»
Но ответило корыто:
«На Федору я сердито!»
И сказала кочерга:
«Я Федоре не слуга!»
А фарфоровые блюдца
Над Федорою смеются:
«Никогда мы, никогда
Не воротимся сюда!»
Тут Федорины коты
Расфуфырили хвосты,
Побежали во всю прыть,
Чтоб посуду воротить:
«Эй вы, глупые тарелки,
Что вы скачете, как белки?
Вам ли бегать за воротами
С воробьями желторотыми?
Вы в канаву упадёте,
Вы утонете в болоте.
Не ходите, погодите,
Воротитеся домой!»
Но тарелки вьются-вьются,
А Федоре не даются:
«Лучше в поле пропадём,
А к Федоре не пойдём!»Мимо курица бежала
И посуду увидала:
«Куд-куда! Куд-куда! Вы откуда и куда?!»
И ответила посуда:
«Было нам у бабы худо,
Не любила нас она,
Била, била нас она,
Запылила, закоптила,
Загубила нас она!»
«Ко-ко-ко! Ко-ко-ко! Жить вам было нелегко!»
«Да, — промолвил медный таз, -
Погляди-ка ты на нас:
Мы поломаны, побиты,
Мы помоями облиты.
Загляни-ка ты в кадушку -
И увидишь там лягушку,
Загляни-ка ты в ушат -
Тараканы там кишат,
Оттого-то мы от бабы
Убежали, как от жабы,
И гуляем по полям,
По болотам, по лугам,
И к нерях077;-замарахе
Не воротимся!»И они побежали лесочком,
Поскакали по пням и по кочкам.
А бедная баба одна,
И плачет и плачет она.
Села бы баба за стол,
Да стол за ворота ушёл.
Сварила бы баба щи,
Да кастрюлю поди поищи!
И чашки ушли, и стаканы,
Остались одни тараканы.
Ой, горе Федоре, Горе!
А посуда вперёд и вперёд
По полям, по болотам идёт.
И чайник шепнул утюгу: «Я дальше идти не могу».
И заплакали блюдца: «Не лучше ль вернуться?»
И зарыдало корыто: «Увы, я разбито, разбито!»
Но блюдце сказало: «Гляди, кто это там позади?»
И видят: за ними из тёмного бора
Идёт-ковыляет Федора.
Но чудо случилося с ней:
Стала Федора добрей.
Тихо за ними идёт
И тихую песню поёт:
«Ой вы, бедные сиротки мои,
Утюги и сковородки мои!
Вы подите-ка, немытые, домой,
Я водою вас умою ключевой.
Я почищу вас песочком,
Окачу вас кипяточком,
И вы будете опять,
Словно солнышко, сиять,
А поганых тараканов я повыведу,
Прусаков и пауков я повымету!»
И сказала скалка:»Мне Федору жалко».
И сказала чашка:»Ах, она бедняжка!»
И сказали блюдца:»Надо бы вернуться!»
И сказали утюги:
«Мы Федоре не враги!»Долго, долго целовала
И ласкала их она,
Поливала, умывала, полоскала их она.
«Уж не буду, уж не буду я посуду обижать,
Буду, буду я посуду и любить и уважать!»
Засмеялися кастрюли,
Самовару подмигнули:
«Ну, Федора, так и быть,
Рады мы тебя простить!»
Полетели, зазвенели
Да к Федоре прямо в печь!
Стали жарить, стали печь, -
Будут, будут у Федоры и блины и пироги!
А метла-то, а метла — весела -
Заплясала, заиграла, замела,
Ни пылинки у Федоры не оставила.
И обрадовались блюдца:
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
И танцуют и смеются -
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
А на белой табуреточке
Да на вышитой салфеточке
Самовар стоит, словно жар горит,
И пыхтит, и на бабу поглядывает:
«Я Федорушку прощаю, сладким чаем угощаю.
Кушай, кушай, Федора Егоровна!»
